Эпизод первый: Сны.



В комнате царили легкий полумрак и, уже привычная, сырость. Даже не принюхиваясь можно было ощутить запахи пота, свечного воска и плесени. Такая смесь была вполне обычным делом, для так называемых "берлог", в которых проживало большинство из тех, кто остался в живых и, ныне, влачил свое ужасное существование в нижнем квартале города. Хотя, здесь, условия жизни были гораздо выше, по сравнению с теми, кто не мог позволить себе даже такую "квартиру" и были вынуждены медленно умирать в нейтральной зоне.

Красные цифры, на электронном табло, приняли значение шести часов утра и встроенный в часы динамик противно захрипел. Он пытался воспроизвести какую-то старую и давно забытую мелодию, но звук больше походил на свинячий визг, от чего, даже на затылке, волосы становились дыбом и возникало желание истребить все живое в радиусе пары километров. Хотя, в таком звуке, был и существенный плюс - не проснуться было просто невозможно, а встать с кровати и вовсе обязательно, ведь эта адская машина стояла в другом конце комнаты и не замолкала до тех пор, пока ее не стукнешь об стол или стену.

Начался очередной день и, по обычаю, первое, что донеслось до несчастных ушных раковин мужчины, помимо адской "сирены", был приглушенный писк и шорох лап крыс за стеной, что были вечными обитателями этих мест. Заскрипели пружины старого советского матраца, раздался недовольный стон и человек, перевернувшись, рухнул на бетонный пол:
- Утро добрым не бывает... - Протяжно произнес он поднимаясь.
Босые ноги лениво зашлепали по холодному полу и через несколько секунд послышался глухой удар, а затем воцарилась тишина. Для ушей она была словно бальзам на душу и мужчина, прислонившись к краю стола, широко зевнул и быстро потер лицо ладонями, затем дал себе пару пощечин. Вновь раздались шлепающие шаги, затем тихий щелчок и под потолком, немного померцав, тускло загорелась лампочка, что одиноко висела на черном, кривом проводе:
- Да будет свет... - Без особой радости и щурясь произнес мужчина, после чего неспешно направился к кровати.

Его черные волосы были растрепаны, под глазами, уже давно, "поселились" бледно-синие мешки, а щеки и бороду покрывала недельная щетина. Однако, не смотря на все это, он был довольно симпатичен. Плавные и правильные черты лица, немного курносый нос, чуть впалые ярко-зеленые глаза, тонкие бледные губы, небольшие ямочки на щеках и слегка выступающие надбровные дуги. При росте под метр девяносто, весил он под восемьдесят кило, при этом был подтянут и весьма неплохо развит физически. Несмотря на внешне измученный вид, в глазах его виднелся неподдельный блеск, который можно было расценить как желание жить или просто радость новому дню. Этот блеск выражал нечто положительное, позитивное и так редко встречался в эти темные, смутные времена.

Засунув уже успевшие замерзнуть ступни в тапочки, он направился к чугунной раковине, что была прикреплена к стене в углу. Над раковиной висело не последней чистоты, треснувшее зеркало, а на полке, что была небрежно посажена под ним на гвозди, стоял граненый стакан с бритвенным станком и зубной щеткой. Так же на полке находился почти пустой тюбик зубной пасты, пена для бритья, упаковка лезвий, мыло в мыльнице и даже дезодорант, что использовался лишь в особых случаях.

Мужчина оперся руками на края раковины, от чего та жалобно скрипнула, и посмотрел в зеркало. Улыбнулся себе уголком рта и все тем же сонным голосом констатировал:
- Хреново выглядите товарищ... - Потом о чем-то задумался и добавил. - По холостяцки блин.
Закончив короткий монолог, адресованный самому себе, он открыл кран и набрав в ладони воды ополснул лицо. Взяв с полки пасту, выдавил немного на щетку и принялся чистить зубы, при этом закрыв кран. За воду, как и за электричество, платили по факту их использования, а посему было резонно не пренебрегать экономией. Закончив с зубами, он вымыл с мылом руки и подмышки, после чего направился к старенькому холодильнику. Он не был подключен к электросети, поэтому не гудел, а просто мирно стоял у серой стены. Тратить на него электроэнергию, в данный момент, смысла не имело, ибо ничего скоропортящегося не имелось, да и в общем-то не часто нечто подобное появлялось. В случаях же, когда подобные продукты питания имелись, долго там они не задерживались и уничтожались в кратчайшие сроки.

Скрипучая дверь отварилась и он посмотрел в почти пустую и порядком пожелтевшую коробку. Выбор пищи на завтрак был не велик, особенно учитывая, что это был конец месяца и денег, как таковых, почти не осталось, поэтому возможности ходить за покупками не было. Конечно, он мог бы вскрыть свой запас на черный день, куда ежемесячно откладывал часть зарплаты, но особой необходимости прибегать к столь кардинальному решению не было. Поэтому, особо не задерживаясь, дабы не расстраивать самого себя этой гнетущей пустотой на полках, он достал банку тушеной говядины, пакет с парой кусков хлеба, который уже начинал твердеть, два куриных яйца, уполовиненную бутыль с подсолнечным маслом и выставил этот скромный набор на небольшой стол, что стоял поблизости. Закрыв холодильник, он потянулся и принялся за готовку. На чугунную сковороду разбил яйца и высыпал тушенку, что вскрыл консервным ножом, залил это дело маслом и отправил на старенькую газовую плиту с единственной рабочей камфоркой. Запах пищи быстро разлетелся по комнате, попал в дыхательные пути и оказалася настолько сладким и желанным, что желудок, по ощущениям, совершил тройное сальто с разворотом, а потом еще и неудачно приземлился.

Отправляя сковороду на стол, мужчина тихо напевал под нос песню, фактически бубнел. Текст был такой: "Узоры и голова в бинтах, стиллеты засели глубоко...", - дальше слов он по видимому не помнил, поэтому, потом следовал импровизированный проигрыш и строчка повторялась снова. Закидывать в себя горячую пищу было не резонно, можно было обжечь все, что обжигается и он, пока яичница остывала, решил одеться. В парадно-выходной форме одежды необходимости не было, поэтому в шкаф он не полез, а взял со стула аккуратно сложенную форму "чистильщика", коей являлась некогда обычная строительная роба. Она была чуть перешита, имела несколько облегченных бронепластин, а на локти и колени была нашита защита. Одежда была немного чумазой, но это можно было списать на специфику работы.

Завтрак оказался весьма и весьма не плохим и очень сытным, мужчина оприходовал сковороду за пару минут, а когда собрался отнести ее в раковину, в дверь постучали. Поднявшись со стула он неспешно подошел и встал сбоку от двери, скрываясь за стеной:
- Кто там еще?
- Ромео, открывай давай - это я, Саня.
Голос гостя был довольно бодрым и веселым, хотя таким он был почти всегда и почти в любой ситуации. Александр, был напарником Ромы, вот уже пять лет они работали вместе, и, за эти годы, молодой парень, а Саша был действительно молод, крайне редко прибывал в расстроенном виде:
- Чего приперся так рано? - Задал вопрос хозяин квартиры открывая входную дверь.
Напарник, увидев лицо Ромы, расплылся в довольной улыбке и, не дожидаясь приглашения, вошел в "берлогу":
- Дерьмово выглядишь старина.
Сказав это, он прошел к столу и сел на стул:
- Без тебя знаю... В любом случае, нам не по бабам идти, а трупы собирать, да по помойкам шариться. Перед ними прихорашиваться не обязательно.
- Ты сегодня не в настроении как я погляжу? Чего случилось?
Мужчина в робе прошел к столу, взял сковороду, отнес ее в раковину и начал мыть:
- Хм... Встал, не стой ноги блин.
Саша скрестил руки на груди и посмотрел на напарника более пристально:
- Опять эти сны?
Ромео закрыл кран и помотал головой:
- Нет, сегодня все спокойно было. Чай будешь? - Спросил он поставив на комфорку старый чайник и, получив в ответ утвердительный кивок, достал две кружки. - Просто упал с кровати, посадка была довольно жесткой.
- А я то было подумал, что все снова... Ты хоть примерно уже разобрался, что к чему, в этих твоих кошмарах?
- Сложно сказать, когда мне это все снится, оно кажется таким реальным, словно происходит на самом деле, словно я там действительно присутствую... В снах я как призрак, смотрю за всем со стороны, будто фильм какой.
- И что там происходит? Что ты видишь?
Роме, столь пристальный интерес напарника к его снам, всегда был немного непонятен, но он хранил это недопонимание при себе:
- Когда сплю, все так четко и понятно, видна каждая деталь, чувствуется каждый запах, но когда я просыпаюсь... - Он чуть замялся и посмотрел на закипающий чайник. - Когда просыпаюсь, все расстворяется, просто вылетает в трубу и мне ничего не остается. Почти... Лишь несколько смазанных образов и больше ничего.
- Образов чего?
Залив кипятком заварку, что ранее насыпал в кружки, он сел напротив напарника и, в стремлении согреть ладони, обхватил свою кружку обеими руками:
- Я не совсем уверен, что вижу, они слишком не четкие, будто на рисунок выполненный акварелью пролили воду, а потом еще и напустили тумана...
Саша, на секунду, как-то непонятно прищурился и чуть отодвинул кружку:
- И все же? Что там?
Сделав пару глотков горячего чая, что растеклись приятным теплом по пищеводу, Рома достал из ящика стола сигарету и подкурил. Дым горечью осел в горле, надавил на легкие, но все же принес некоторое удовлетворение. Сочное, густое кольцо дыма, выпущенное мужчиной, спикировало на стол и растворилось на его поверхности:
- Я постоянно вижу там одного человека, знаю, что он куда-то торопится, бежит, но не знаю куда именно. Все смазанно, но, он хорошо вооружен, одет в какой-то черно-красный костюм, хотя нет, не костюм, скорее камуфляж или комбенизон. Разобрать лицо невозможно, хотя оно кажется мне очень знакомым, а еще он ранен... Несколько ранений, жуткая боль, но он все равно бежит, не смотря ни на что.
Саша слушал очень внимательно, буквально внимал каждому слову, что слегка настораживало, в тот момент он смахивал на следователя, что вел допрос подозреваемого:
- Он кажется тебе знакомым? Ты его где-то встречал?
- Да вроде, нет. Не припомню такого, а на лица у меня память отличная, сам знаешь. Просто он кажется мне до боли знакомым и все тут, не знаю... Не могу объяснить почему.
- А другие образы?
- Образ, еще один образ, но совсем непонятный и темный.
- Расскажи мне о нем.
- Ну, если ты настаиваешь, старина. Я вижу тусклую картинку, словно фотокарточку. На ней видны очертания чего-то, какой-то массивный предмет, словно обелиск и он издает мягкое, голубоватое сияние. Все очень темно, ни одной четкой линии, образы сливаются... Потом, на фоне этого сияния, появляется силуэт человека, он стоит, затем оборачивается и... Его улыбка, я вижу ее, вижу так же четко, как сейчас тебя. Такой улыбкой, при желании, можно вскрыть вены.