Длинная кишка бетонного коридора тонула в непроглядной темноте, скрывая все имеющиеся внутри смертельные опасности. А то, что они были смертельными, здесь, практически в центре Зоны, не приходилось сомневаться. Моё дыхание после длинного и быстрого рывка по поверхности медленно восстанавливалось, правда, тяжелый осадок опасной перебежки все равно остался, весом тяжеленого камня давя на грудь.
Левая рука, защищенная перчаткой, лежала на металлической перекладине лестницы, ведущей наверх, на радиоактивную поверхность, где человека все хочет убить. Или переломать ему ноги, оставив умирать более мучительной смертью. Свет, исходивший от налобника, выхватывал из темноты, меня окружавшей, мокрые и покрытые мхом и ржавыми потеками неровные стены тоннеля, уходящего в неизвестность. Тоннеля, ведущего в самый центр Зоны. На левой стороне я заметил покрытый ржавыми бурыми струпьями шкафчик, от которого вверх, по стене, до самого потолка, змеились пара черный кабелей. Справа, прямо напротив меня, я увидел едва различимую, нарисованную несколько лет назад белую стрелку, указывавшую наверх. То есть, если так поразмышлять, то мне надо было сразу подниматься обратно, дабы не соваться в темноту неизвестных мне тоннелей. Что ж. Я горько усмехнулся: даже если я поверну назад, и сумею каким-то чудом добраться до военных, то если они меня не застрелят сами, меня медленно убьет радиация, смертельную дозу которой я хватанул пару часов назад. И пережив такую мучительную боль, как до прихода сюда, я не очень хочу помирать. Неизвестно что вообще еще держит меня на ногах, но что бы это ни было, я хочу добраться до того «исполнителя желаний», о котором толковали все на Большой земле. Не знаю, что именно хочу попросить у него, но у меня будет время все обдумать.
Я сделал шаг вперед, затем еще. Тоннель уходил вниз, в затопленную мутной зеленой водой неизвестность. Пока вода доставала мне до лодыжки. Но неизвестно, что будет через пять минут. Если, конечно, я буду еще дышать через эти пять минут, а не загнусь где-нибудь у стенки, в приступе предсмертной агонии головой пытаясь пробить ее бетонную поверхность.

Луч фонаря выхватывал все те же стены и через пять минут, и через десять. Металлическими ржавыми шкафчиками, которые я видел вначале, оказались обычные электрощитки, энергия которых и питала когда-то этот длинный коридор. По потолку, через примерно каждые пять шагов (я даже посчитал, ради интереса), были вмонтированы старые, еще советские лампы. На стенах можно было разглядеть выцветшие от времени, сделанные по трафарету, большие красные надписи. Но я не стал даже пытаться портить глаза, дабы на ходу останавливать и читать полустертые и еле видные буквы. Ведь на остановки времени у меня категорически не было – мой жизненный цикл подходил к концу, а доза радиации в воздухе, как мне казалось, росла с каждым шагом.
Ни дозиметра, ни даже КПК у меня с собой уже не было. Все это я потерял еще на пути в Припять, когда меня остановили какие-то подонки. Ни денег, ни нормального снаряжения мне не оставили. Однако вглядевшись в мое пустое, угнетенное лицо, главарь шайки мародёров смилостивился, и самолично вручил мне из кобуры потертый ПМ и еще два магазина к нему. Тогда я слабо улыбнулся, понимая, что меня сожрет первая же тварь, а эти уроды просто прикалываются, вручая самоубийце ненужный пистолет. Но лицо главаря было серьезным, и хоть он отобрал у меня все ценное снаряжение, такое как автомат, КПК и дозиметр, он подарил мне жизнь и пистолет. И он даже грозно заткнул своих «соратников», когда они, хихикая и переговариваясь друг с другом, издевались надо мной.
- Я не крыса. – Тогда признался он. – И если ты вернешься, то зайди ко мне. Меня Кариб звать. Вернешься – заходи на Свалку… Хочется самолично увидеть Легенду Зоны.
Кивнув, я двинулся дальше. Медленно давались мне шаги, мешал дышать защищающий меня респиратор. И тогда в голову пришла мысль: «а стоит ли тешить себя ложной надеждой, что ты останешься жив, чтобы потом снова, пораженный радиоактивными язвами, в болях и мучениях возвращаться назад, проделывая такой же путь?».

Подходя к Припяти я решительно стянул со своей морды респиратор. Ни дозиметра, ни КПК. Без этих вещей мне было намного спокойней находится здесь, в этом мертвом городе, в котором я когда-то бывал. Унылая, полная тоски и печали картина: пустые, с укором поглядывающие на тебя темными провалами окон, здания, истлевшие плакаты на домах и автобусных остановках, детские качели, скрипящие на легком радиоактивном ветру. И все это на фоне темного, пасмурного неба... Если бы у меня был дозиметр, то он бы постоянно трещал от того, что его хозяин находится в местах огромного радиационного фона, тем самым, нарушая эту страшную, но одновременно красивую картину пустого и заброшенного города.
Я шел по улице, поросшей высоким бурьяном, огибал причудливые, изуродованные деревья, растущие, местами, прямо из асфальта, и думал. Думал о своем прошлом и настоящем. Но уже не жалел себя, как было раньше. Только слезы текли по открытому, обдуваемому легким теплым ветерком лицу. Внутри себя я понимал, что я ничего не смогу добиться. Ведь кто я? Один из тех самоубийц-неудачников, которые несколько изощренно кончают своей жизнью ради того, чтобы на них обратили внимание. И ведь только перед самой смертью, буквально за секунду, когда время замедляется и секунда длится вечность, ты осознаешь: все можно изменить.
И тебе становиться страшно, ты хочешь бороться за свою жизнь, но уже слишком поздно.
И я был таким же. Я знал, что все можно изменить, я хотел жить, но была не судьба. Быть может, мои мысли были очень пессимистичны, но плевать – пусть Судьба уже надругается надо мной, изваляет в грязи и даст мне покой. Покой, которого я так давно ждал. И пусть перед этим мне придется долго и мучительно орать от боли во всем теле, до крови расчесывая язвы и ожоги… да, определенно, ради этого ощущения тишины и мертвого покоя стоило все это вынести.
И шел вперед.
А зачем?
Зачем я продолжаю идти на смерть? Кому я докажу хоть что-то, когда придет извещение о моей смерти? Но тут же я одернулся: я иду, чтобы найти Исполнитель Желаний. Чтобы дойти до него и быть одним из тех немногих, кто прикоснулся к нему. Это – смысл моей жизни. Пусть короткой, но все же этот тот самый смысл, который ищут многие.
И меня вывернуло наизнанку. На языке ощущался тяжелый привкус металла, в глазах плясали мушки. Я упал на четвереньки, исторгая из себя всю радиоактивную дрянь и принимая другую. Пальцы рук скребли серый асфальт, ломая ногти и оставляя кровавые следы. Ноги стали ватными, а тела я практически не чувствовал. Все стало для меня ничем, а в голове билась, словно загнанная в клетку птица, мысль: надо бежать. Я потрачу все свои силы, но дойду до «смысла моей жизни». А можно ли дойти до смысла жизни?..
Я поднялся на ноги, и это уже отняло у меня все силы. Первый шаг… второй… третий… И я уже бежал. Бежал так, как не бежал никогда в жизни…

- Молодой человек, вы же знаете, что делаете?
Я снова сидел в ярко освещенном помещении, на мягком стуле. Передо мной, черед большой деревянный стол, заваленный картами и графиками, сидел пожилой человек, лет семидесяти, в больших очках, и одетый в больничный халат, бирюзового цвета.
Профессор, отложив какую-то книгу, посмотрел на меня поверх очков, ища в моих глазах оправдание этого безумного поступка.
- Да, конечно. – Голос был будто не моим. Словно кто-то чужой захватил мое тело и управлял словно марионеткой.
На мне был новенький зеленый комбинезон со вшитыми кевларовыми вставками. Встроенный бронежилет со уверенностью останавливал пистолетную пулю, но вот на автомат лучше было не нарываться. На коленях и локтях были маленькие кевларовые пластины, дабы конечности себе не отбить. Автомат у меня отобрали при входе в комплекс.
Профессор глубоко вздохнул:
- В Припяти есть подземелье, которое и должно вывести вас к АЭС. Но будьте осторожны… как я вам и говорил, внутри может быть опасно. Но вам, похоже… плевать… Вы не хотите жить, в этом проблема? Есть же более адекватные способы свести счеты с жизнью. Более… Безболезненные. – старик взял со стола фотографию в рамке: на ней была изображена улыбающаяся пожилая особа, держащая за плечо маленькую девочку лет семи. Это фото и показал мне недавно профессор, сказав: «это моя жена и внучка. И они хотели жить».

А я все бежал. Бежал, вернувшись из залитых светом воспоминаний в темную и суровую реальность. Бежал, вязнув ботинками в густой местами покрытой травой улице по направлению ко входу тоннель. Грудь горела от недостатка кислорода, мое хриплое дыхание, казалось, слышно было во всем городе.
Поворот. Еще улица. Где-то тут. Профессор говорил, что именно за этим четырехэтажным домом, из окон которого вилась вниз буйная растительность.
Здание было весьма специфическим: от времени каменное основание просела, тем самым опасно накреняя огромный четрырехэтажный дом вниз, словно Пизанскую башню. Но здание и не думало падать. Выпустив из своих окон витые лозы, оно продолжало стоять, практически до половины "захваченное" корнями деревьев.
И вот он – открытый люк. Таких люков по всему городу было хоть отбавляй, но нужен мне было именно этот, соответствующий все ориентирам. Я замедлил ход, пытаясь выровнять дыхание.
В висках гулко стучало, в голове будто водопад, а глаза рябили и все крутилось из стороны в сторону, как если бы я минут пять раскручивался, стоя на одном месте. Больше меня не тошнило, и это было хорошо – таких приступов мне не надо, а то еще…
Я резко остановился, разведя руки, ибо схватиться больше было не за что. Голова кружилась, а я находился в шаге от раскрытого зёва люка. Еще бы шаг – и моя мечта, мой смысл жизни, остались бы неосуществимы, и лежать мне на дне тоннеля со сломанной шеей…

Я вернулся в реальность. То есть в ту самую реальность, которая была передо мной сейчас: прямая кишка тоннеля, погруженного в темноту.
За то время, пока голова моя наполнилась мыслями, я прошел без малого полчаса. Вода дошла мне лишь до колена, так что жить пока было не страшно. Помню, пытался считать, сколько же шагов сделал. Сбился на одной тысяче триста втором…
«30-я рабочая бригада. Ленинград, 1959 год» - прочитал я на одном из участков стены запись, сделанную кривым почерком.
Сколько же здесь погибло народу при строительстве этого тоннеля? Да и просто всей лаборатории – ведь тоннель, помимо того, как ведет к АЭС, должен куда-то вытекать?..
Раздавшийся внезапно позади меня детский смех, быстро унесся куда-то вперед меня, в темноту, заставив резко обернуться. Обернуться, и понять, что здесь никого нет. Никого, кроме меня. Обычный тоннель. Такой же, как и везде, в которых я бывал до этого.
Эхо так напугавшего меня смеха стихло так же внезапно. И раздался крик. Дикий, нечеловеческий вопль. Вскрикнув, я резко обернулся, прижимаясь к стене. Ноги затряслись, отказываясь держать вес тела, а из горла рвался еще один вопль. Но было тихо. Голова металась из стороны в сторону, выискивая причину звука, а глаза старались найти хоть что-нибудь материальное.
- Но будьте осторожны… как я вам и говорил, внутри может быть опасно. Но вам, похоже… плевать…
Голос профессора, раздавшийся в голове, привел меня в чувства. Надо идти. Сквозь страх, но надо. Мои мысли спутались в клубок, ноги отказывались повиноваться.
Шаг дался мне с трудом. Отлепившись от стенки, я снова испуганно обернулся – никого. Еще один шаг – и отзвук от воды от моего ботинка эхом прокатился по тоннелю, постепенно стихая. Стихая, как должен стихать. А не стремительно обрываться на высокой ноте.
Вдруг сзади что-то зашипело и зазвучала смутно знакомая мелодия. Мелодия, знакомая мне именно из детства. Из моего самого раннего детства. А потом раздался тоненький красивый голос, прерываемый страшными помехами, будто кто-то замедлял или ускорял скорость произведения:
- Я был когда-то странной, игрушкой безымянной...
Смутно знакомая…
- К которой в магазине никто не подойдет…
И тут, помимо воли, я побежал. Побежал вперед, что есть силы, поднимая перед собой тучи брызг.
Фонарь метался на голове, передо мной возникали страшные черные силуэты, которые спускались со своих мест и заполняли тоннель, протягивая ко мне свои длинные руки.
- … теперь я вместе с Геной, он необыкновенный…
Заорав, я споткнулся и упал с головой в холодную воду. Мой крик, отскочив от стенок тоннеля, оборвался и сменился жутким бульканьем.
ААААА!!!!!
Мгновенно сменив положение, я на пятой точке, отталкиваясь руками, прижался к стене, в панике выискивая источник древней, еще советской мелодии.
Однако все уже стихло, и на тоннель обрушилась жуткая тишина.
- Г-господи… - Тихо пробормотал я, почувствовал, как к горлу подкатывается тяжелый ком, а на глазах появляются слезы.

Всего десять минут мне понадобилось, чтобы встать и продолжить идти, преодолевая страх, сковывающий мое тело. Разум орал мне, чтобы я немедленно остановился, пошел назад и вышел на улицу. Там будет умереть не так страшно, как в этом темном тоннеле…
Но у меня был свой смысл жизни. И ради него, потупляя всем, что у меня есть, – а именно моим рассудком - я двигался вперед. Сквозь страх, сквозь боль в отбитом при падении запястье.
Стараясь больше не смотреть на стены, я шел вперед лишь глядя себе под ноги. И снова начал считать шаги…

«Я был когда-то странной,
Игрушкой безымянно,
К которой в магазине
Никто не подойдет»
Музыка выключилась, и в ярко освещенную комнату вошел мой отец, с огромным красивейшим тортом на подносе. Он пересек помещение, и, поставив поднос передо мной, улыбнулся, произнеся:
-С днем рождения, сынок.
Я никогда не видел таких больших тортов. Посчитав свечки, я понял, что их было десять. Ровно столько же, сколько мне лет.
- А теперь, Витя, задуй свечи! – улыбнулась мама, и хлопнула в ладоши. Свет мигом погас, и осталось пространство, освещенное тусклым светом от свечей на торте. Он выхватывал из темноты лица сидевших , на которых плясали черные тени, превращая их то в жуткие маски, то в смешные рожицы.
- Ну давай же! – рядом сидела Маша, - девочка с красивыми светлыми волосами, доходящими до пояса, слегка вздернутым носиком и приятным голоском – глядевшая на меня огромными глазищами. Ей не терпелось отведать торт. Как и мне тащем-то!
Набрав в грудь воздуха, я дунул на свечки, надеясь погасить их все»…

Меня окружала кромешная темнота. Неужели, мне удалось задуть все десять свечей?